промахнулся ни один. Беглецы, уже несущиеся по дну оврага, закувыркались в сугробах, кто с одной, а кто и с двумя стрелами в спине.

Народ, столпившийся на стене, глухо охнул, запричитали бабы. Еще трое стражников с яростным рычанием кинулись к оставшимся свободным затинным самострелам, начали споро натягивать вертушками тетивы, вкладывать стрелы в желоба. Тот, который уже выстрелил в первый раз и остававшийся рядом с орудием, справился раньше других. Снова загудела, дрожа, спущенная тетива. Новая стрела унеслась за овраг. На этот раз стрелок оказался более удачливым — толстая длинная стрела угодила в одного из татарских коней, уйдя ему в грудь до самого оперения. Конь сделал судорожный скачок вперед, рухнул на колени у самого края оврага, в агонии дернул задними ногами и, упав на бок, заскользил вниз по склону. Татарин еще успел выпростать ноги из стремян, но вовремя соскочить с падающего скакуна уже не смог и заскользил по малоснежному склону рядом с подстреленной животиной.

Народ злорадно загудел. В следующий миг ударили еще три самострела. Две стрелы из трех угодили в цель. Одна ударила в бедро, начинающего разворачиваться степняка, пришпилив его ногу к боку лошади. Лошадь и всадник хором заверещали от невыносимой боли и скрылись за еще не разобранными строениями Засеребрянья. Вторая стрела угодила в середину груди еще одного татарина, вынеся его из седла. Этот даже не вскрикнул, видно, умерев мгновенно. Попадания были встречены восторженными криками, а татары вновь скрылись за ближними постройками.

Воодушевленные меткой стрельбой со стен и исчезновением охраны, еще человек семь-восемь мужиков из осадной толпы кинулись в овраг, стремясь добраться до веревок, так и оставшихся свисать со стены. Но куда там… Снова на краю оврага возникли страшные всадники, снова раздалось щелканье тетив, и снова все беглецы остались лежать на дне оврага, не преодолев и половины пути до городской стены.

На этот раз степные стрелки мешкать на краю оврага и ждать самострельных стрел не стали — быстро развернули лошадей и вновь скрылись за стенами изб и дворовых построек. К этому времени стражники только-только успели взвести самострелы. Две стелы, явно запоздав, все же унеслись вслед осадникам. Пропали зазря, само собой.

Для свершения мести оставался еще татарин в овраге, сбитый первым залпом. Он уже доскользил до дна оврага и теперь, лихорадочно перебирая ногами и руками, карабкался вверх по склону. Сразу три стрелы полетели к нему с башни. Одна вонзилась чуть выше головы, глубоко уйдя в не успевшую еще толком промерзнуть землю. Две других, легко пробив не защищенную никаким доспехом спину и пройдя насквозь тело, ушли в землю почти так же глубоко, приколов степняка к склону оврага. Тот, в смертной муке подергав какое-то время конечностями, затих, повиснув на древках. Тонкий слой снега под ним начал набухать красным. Отвоевался гаденыш!

Напуганные всем происходящим работники осадной толпы, кто присел, кто застыл столбом. Работать прекратили все. Опять из-за строений показались татары. Засвистели плетки. Кого-то особо строптивого двое всадников начали рубить кривыми мечами. Стоны, крики боли и возмущения раздались из-за оврага. Затинщики попробовали стрелять по зверствующим татарам. Но те постоянно перемещались, наученные горьким опытом, не давая толком прицелиться. Растеряв понапрасну с десяток дорогих в изготовлении стрел, стражники стрельбу прекратили.

Ратьша пожалел, что не взял с собой свой лук: сотня саженей до татар — можно было бы попробовать их достать. Расстояние для прицельного и убойного выстрела вполне его мощному луку по силам. Единственно, татары наготове и стрелу на таком расстоянии заметят и, если чего-то стоят, как воины, ее отобьют, а то и просто увернутся. Ратьша бы так точно увернулся. А татары, как он уже понял, воины тоже добрые. Не ушли от выстрелов самострелов? Так стрела из него летит куда как быстрее стрелы из простого лука, да и не ожидали, должно, попервоначалу.

Тем временем, татары навели порядок среди работников хашара. Мужики вновь взялись за лопаты, подростки и бабы продолжили разбирать постройки Засеребрянья. Убедившись, что все их подопечные при деле, несколько всадников, вооруженных побогаче других, съехались посовещаться. Один из стражей попробовал достать их самострельной стрелой. Не вышло — далеко, саженей сто пятьдесят. Татары, видно краем глаза продолжали следить за постреливающей башней и услышав гул спущенной тетивы, успели отъехать чуть в сторону. Стрела опять пропала зря. Посовещавшись, один из кучки погнал коня вокруг Соколиной горы и вскоре скрылся с глаз.

— Чего-то задумали? — встревожено спросил Ратислав у Гунчука.

— Пожалуй, — озабоченно покачал головой половец. Потом глянул с боевой площадки вниз на стену забитую людьми. Сказал:

— Знаешь, надо убрать народ со стены. Если татары сейчас начнут стрелять — будет худо.

И правда. Ратьша все время забывал, что луки у татар бьют далеко. А народ на стене стоит плотно. При обстреле все за заборолами не укроются. Он обернулся к стражникам, все еще стоящим возле самострелов.

— Гоните толпу со стены, — приказал. — И скорее.

Поняли те угрозу, нет ли, но приказание начали выполнять сразу, не задумываясь. Да вот только народ их слушать не больно хотел — не насмотрелись еще на то, что за стенами творится. Те, на которых стража давила, подавались назад, но задние упирались, не пуская к лестницам, ведущим со стены. Дело застопорилось. Поднялся недовольный гомон. И тут из-за Соколиной горы показался отряд татар. С сотню человек. Низенькие лошадки неслись вскачь, разбрасывая в стороны комья грязного снега. Снова сами монголы? Судя по лошадкам и одежде, похоже. Эти стрельнут, так стрельнут!

— Вниз! — заорал Ратислав, так, как орал, отдавая приказы воинам в битве. — Вниз со стены! Стрелами побьют!

Нет. Не вразумил. Да и чего взять со смердов, детворы и женок. В битвах не бывали. Да и поотвыкли здесь в сердце рязанских земель от набегов степняков — давненько они сюда не захаживали. Дальше приграничья храбрецы и удальцы рязанские их не пускали до недавнего времени.

Слишком близко к краю оврага монголы подъезжать не стали. Переведя коней на рысь, они начали заворачивать их влево, закручивая обычную для конных стрелков карусель, в самом широком месте Засеребрянья, там, где в теплое время года жители его выпасали уток кур и гусей. Там еще имелся небольшой прудик для водоплавающих пернатых. Мелкий, сейчас, наверное, уже промерзший до дна.

Мгновение спустя, по людям, столпившимся на стене, ударили стрелы. Летели они не густо, но весьма метко. Залетали ровнехонько в бойницы между заборолами. Ни одна в заборола, или в крышу, прикрывающую боевой ход, не угодила. Закричали раненые, завопили перепуганные бабы и